Книги крови - Страница 45

Хуже всего было то, что у него все время было такое чувство, будто за ним наблюдают, хотя зрительный зал был абсолютно пуст. Он подумал, что Литчфилд мог смотреть за репетицией сквозь какую-нибудь потайную щелку, но затем посчитал эту мысль первым признаком развивающейся паранойи.

Наконец обед.

Каллоуэй знал, где найти Диану, и был готов к предстоящей сцене. Обвинения, слезы, уверения в любви, снова слезы, примирение. Шаблонный вариант.

Он постучал в дверь ее гримерной.

– Кто там?

Плакала она или говорила, не отнимая ото рта стакана с чем-нибудь тонизирующим?

– Я.

– Что тебе?

– Могу я войти?

– Войди.

Она держала в одной руке бутылку водки (хорошей водки), а в другой стакан. Слез еще не было.

– От меня нет никакого толка, да? – сказала она, как только он закрыл за собой дверь. Ее глаза умоляли его, чтобы он что-нибудь возразил.

– Ну, не будь такой глупенькой, – уклончиво проговорил он.

– Никогда не понимала Шекспира, – надулась она, как если бы в этом была вина великого барда. – Все эти слова, о которые можно сломать язык.

Буря приближалась и вскоре должна была разразиться.

– Не волнуйся, все идет правильно, – солгал он, обняв ее одной рукой. – Тебе просто нужно немного времени.

Ее лицо помрачнело.

– Завтра премьера, – медленно произнесла она. Этому замечанию трудно было что-нибудь противопоставить.

– Меня разорвут на части, да?

Он хотел ответить отрицательно, но у него не повернулся язык.

– Да. Если только...

– И я больше никогда не получу работы, да? Мне говорил Гарри, этот безмозглый недоделанный еврей: «Прекрасно для твоей репутации», – сказал он. Мне не помешает хорошая затрещина, он так сказал. Ему-то что? Получит свои проклятые десять процентов и оставит меня с ребенком. Выходит, я одна буду выглядеть такой круглой дурой, да?

При мысли о том, что она будет выглядеть круглой дурой, грянула буря. На этот раз не какой-нибудь легкий дождик – настоящий ураган, скоро перешедший в безутешные рыдания. Он делал все, что мог, но успокоить ее было трудно. Она плакала так горько и обильно, что его слова просто тонули в ее слезах. Поэтому он нежно поцеловал ее, как поступил бы любой приличный режиссер, и – чудо из чудес! – его уловка как будто удалась. Тогда он проявил немного большую активность, чем прежде: его руки задержались на ее груди, скользнули под блузку, нащупали соски, зажали между большими и указательными пальцами.

Это сработало безупречно. В грозовых тучах забрезжили первые лучи солнца: она вздохнула, расстегнула ремень на его брюках и позволила высушить последние капли недавнего дождя. Его пальцы нашарили кружевную тесемку ее трусиков и с достаточной настойчивостью стали проникать дальше. Упала бутылка водки, опрокинутая ее неосторожным движением, и залила разбросанные по столу бумаги, они даже не услышали стука стекла о дерево.

Затем отворилась проклятая незапертая дверь, и дуновение сквозняка сразу остудило их пыл.

Каллоуэй уже почти обернулся, но вовремя сообразил, какое зрелище представлял бы собой, и вместо этого уставился в зеркало, висевшее за спиной Дианы. Оттуда на него смотрело невозмутимое лицо Литчфилда.

– Простите, что не постучал.

В его ровном голосе не было ни доли замешательства. Каллоуэй поспешно натянул брюки, застегнул ремень и обернулся, мысленно проклиная свои горящие щеки.

– Да... это было бы вежливо, – выдавил он из себя.

– Еще раз примите мои извинения. Я хотел переговорить, – он перевел взгляд на Диану, – с вашей кинозвездой.

Каллоуэй почти физически ощутил, как что-то возликовало в душе Дианы. Его охватило недоумение: неужели Литчфилд отказался от своего прежнего мнения о ней? Неужели он пришел сюда как пристыженный поклонник, готовый припасть к ногам величайшей актрисы?

– Я был бы очень благодарен, если бы мне позволили поговорить с леди, – продолжил тот вкрадчивым голосом.

– Видите ли, мы...

– Разумеется, – перебила Диана. – Но только через пару секунд, хорошо?

Она мгновенно овладела ситуацией. Слезы были забыты.

– Я подожду в коридоре, – сказал Литчфилд, покидая гримерную.

За ним еще не закрылась дверь, а Диана уже стояла перед зеркалом и вытирала черные подтеки туши под глазами.

– Приятно иметь хоть одного доброжелателя, – проворковала она. – Ты не знаешь, кто он?

– Его зовут Литчфилд, – сказал Каллоуэй. – Он очень переживает за этот театр.

– Может быть, он хочет предложить мне что-нибудь?

– Сомневаюсь.

– Ох, не будь таким занудой, Теренс, – недовольно проворчала она. – Тебе просто не нравится, когда на меня обращают внимание. Разве нет?

– Извини, каюсь.

Она придирчиво осмотрела себя.

– Как я выгляжу? – спросила она.

– Превосходно.

– Прости за недавнее.

– Недавнее?

– Ты знаешь, за что.

– Ах... да, конечно.

– Увидимся внизу, ладно?

Его бесцеремонно выставляли за дверь. Присутствие любовника и советчика уже не требовалось.

– В коридоре было прохладно. Литчфилд терпеливо дожидался, прислонившись к стене. Свет здесь был довольно ярким, и он стоял ближе, чем в предыдущий вечер. Каллоуэй все еще не мог полностью разглядеть лицо под широкополой шляпой. Но что-то в его чертах – какая странная мысль! – показалось ему искусственным, не настоящим. Была какая-то нескоординированность в движениях мышц, когда тот говорил.

– Она еще не совсем готова, – сказал Каллоуэй.

– Замечательная женщина, – промурлыкал Литчфилд.

– Да.

– Я не виню вас...

– М-м.

– Но все-таки она не актриса.