Книги крови - Страница 251

251

* * *

Клив отбыл два месяца заключения за торговлю марихуаной, это был его третий визит в Пентонвилл. К тридцати годам в нем не проглядывало никаких признаков изношенности: тело крепкое, лицо худое и утонченное, в своем костюме, ярдов с десяти, он мог бы сойти за адвоката. Но если чуть приблизиться, то станет виден шрам на шее, оставшийся после нападения безденежного наркомана, а в походке станет заметна какая-то настороженность, будто при каждом шаге он сохранял возможность для быстрого отступления.

Вы еще молоды, сказал ему в последний раз судья, у вас есть время, чтобы многого добиться в жизни. Вслух он возражать не стал, но про себя Клив думал иначе. Работать тяжело, а преступать закон легко. До того как кто-нибудь докажет противное, он будет делать то, что делает лучше всего, а если поймают, так что же. Отбывать срок не так уж неприятно, если ты правильно к этому относишься. Еда съедобная, компания – избранная, и покуда есть чем занять мозги, он будет вполне доволен. В настоящее время он читал о грехе. Тема здесь уместная. Он слышал так много слов о том, как он пришел в мир, и от уполномоченных по работе с условно осужденными, и от законников, и от священнослужителей.

Теории социологические, теологические, идеологические. Кое-какие заслуживали нескольких минут внимания. Большинство же были такими нелепыми (грех из матки, грех от денег), что он смеялся прямо в их вдохновенные лица. Вот льют из пустого в порожнее.

Хотя это хорошая жвачка. Ему нужно было чем-то занять дни. И ночи. Он плохо спал в тюрьме. Нет, ему не давала спать не его собственная вина, а вина других. Он был только продавец гашиша, поставляющий товар туда, где был спрос, маленький зубчик в огромном механизме, ему не из-за чего было чувствовать вину. Но здесь находились другие, казалось, что их множество, чьи сны не были столь благостными, а ночи столь мирными. Они кричали, они жаловались, они проклинали судей земных и небесных. Шум их пробудил бы и мертвеца.

– Так бывает всегда? – спросил Билли Клива едва ли не через неделю. Новый заключенный уже много раз слышал, как слезы через мгновение переходят в непристойную ругань.

– Да, большую часть времени, – ответил Клив. – Некоторым надо чуток повопить, чтобы мозги не скисали. Это помогает.

– Но не тебе, – заметил немузыкальный голос с нижней койки. – Ты все читаешь свои книжки и держишься в стороне, от греха подальше. Я за тобой наблюдал. Это тебя даже и не волнует?

– Я могу прожить и так, – ответил Клив. – У меня нет жены, которая приходила бы сюда каждую неделю и напоминала мне, что я напрасно теряю время.

– Ты бывал здесь раньше?

– Дважды.

Мальчик колебался мгновение, прежде чем сказал:

– Ты, наверное, все тут вокруг знаешь, да?

– Ну, путеводителя я не напишу, однако, в общей планировке разбираюсь!

Услышать от мальчика подобное замечание было для Клива странно, и потому он спросил:

– А в чем дело?

– Я просто поинтересовался, – сказал Билли.

– У тебя есть вопросы?

Тейт не отвечал несколько секунд, а затем произнес:

– Я слышал, что обычно... обычно здесь вешали людей.

Клив ожидал чего угодно, только не этого. С другой стороны, несколько дней назад он решил, что Билли Тейт со странностями. Косые взгляды этих молочно-голубых глаз, брошенные исподтишка, то, как он смотрел на стену или на окно, так детектив осматривает обстановку, в которой произошло убийство, отчаявшись найти разгадку.

Клив сказал:

– Думаю, когда-то здесь был сарай для виселицы.

Вновь молчание, затем другой вопрос, брошенный так небрежно, как только удалось мальчику:

– Он все еще стоит?

– Сарай? Не знаю. Людей, Билли, больше не вешают, или ты не слышал? – Снизу ответа не последовало. – Во всяком случае, тебе-то какое дело?

– Просто любопытно.

* * *

Билли был прав, он был любопытен. И столь странен со своим безучастным взглядом и повадками одиночки, что большинство мужчин его сторонилось. Один Лауэлл интересовался им, и намерения его были недвусмысленными.

– Ты не одолжишь мне свою леди до вечера? – спросил он Клива, когда они выстроились в очередь, получая завтрак. Тейт, который стоял поблизости, ничего не сказал. Клив тоже.

– Ты меня слышишь? Я спрашиваю.

– Слышал. Оставь его в покое.

– Надо делиться, – сказал Лауэлл. – Я могу и тебе оказать какую-нибудь услугу. Мы можем кое-что придумать.

– Он этим не занимается.

– Хорошо, почему бы не спросить его! – сказал Лауэлл, улыбаясь сквозь щетину, покрывавшую все лицо. – Что скажешь, детка?

Тейт оглянулся на Лауэлла.

– Нет, благодарю вас.

– Нет, благодарю вас, – повторил Лауэлл и подарил Кливу вторую улыбку, в которой не было ни капли юмора. – Ты хорошо его выдрессировал. Может, он еще садится на задние лапки и служит?

– Вали, Лауэлл, – ответил Клив. – Он этим не занимается, вот и все.

– Ты не можешь сторожить его каждую минуту, – заметил Лауэлл. – Рано или поздно ему придется самому встать на свои две ноги. Если он не лучше на коленях.

Намек вызвал грубый хохот сокамерника Лауэлла, Нейлера. Не было людей, с которыми Клив охотно бы встретился в общей драке, но его искусство блефовать было отточено как бритва, его он сейчас и использовал.

– Не надо волноваться, – сказал он Лауэллу, – борода твоя скроет сколько угодно шрамов.

Лауэлл взглянул на Клива. Юмор исчез, и он не мог теперь отличить правду от лжи, и явно не испытывал желания подставить горло под бритву.

– Только не передумай, – сказал он. И ничего больше.

* * *

О столкновении за завтраком не упоминали до того момента, когда не погасили свет. Начал именно Билли.

251